– Пойдем, пойдем, – он улыбнулся девушке. – Не переживай, малыш. Все получится.
– Мне б твою в том уверенность, – пробурчала та, но все же улыбнулась в ответ.
В курилке, небольшой каморке сразу за актовым залом, было довольно темно и дымно, а еще холодно. Прямо под распахнутым окном сидел д'Артаньян казахской наружности и мрачно смолил сигарету.
– О! Неунывающий командир, – наигранно-веселым тоном поприветствовал он вошедших. – И наша несравненная прима-балерина!
– Азамат, я тебя стукну сейчас чем-нибудь, – проворчала Вика, плюхаясь на скамейку. – И вообще, ты же не куришь!
– Ага, щаз! С вами тут не только закуришь – плясать на потолке научишься. Курю я, просто редко. Думала, только вам двоим можно? Фигушки… А ты не смотри на меня так! – обернулся он к Стасу. – Я только что звонил, он едет, будет через пять минут.
– Я про эти пять минут уже полчаса слушаю!
– Не, теперь и правда пять минут. Он от метростанции шел, когда я звонил последний раз.
– Ну, тогда ладно… – юноша тоже сел, достал из кармана сигареты.
Несколько минут все сидели в молчании.
– Все, пора идти.
Товарищ Азамата, в паре с которым казах должен был показывать фехтовальный номер, все же успел. Высокий тощий парень влетел в актовый зал, едва не сбив с ног Женьку Алфеева, торопливо пожал руку Стасу, кивнул Зулкарнову и помчался переодеваться. Ветровский мысленно поставил галочку – с фехтованием все нормально, репетировали ребята достаточно, музыка под выступление подобрана, все сделано, и огляделся. Что-то еще наверняка надо было сделать…
Последние полтора часа он носился, как белка в колесе. Естественно, половина всего оказалась к нужному времени не сделана и пришлось судорожно пытаться исправлять на месте. Как ни странно, довольно-таки удачно.
Осознав, что сейчас от него точно ничего не зависит, юноша отошел к стене, буквально сполз на стул и прикрыл глаза. Хотя бы пять минут тишины, пять минут спокойствия, когда не надо никуда бежать и не надо ничего делать.
Как ни странно, потревожили его и правда только через пять минут.
– Слушай, а кто у нас на входе сидеть будет? – поинтересовался Женька, усаживаясь рядом.
– Алиска. Она сама просила, хочет хоть в чем-нибудь поучаствовать. Рвалась даже танцевать, но слишком уж свежая травма. Так что пусть билеты продает-проверяет.
– Ясно… Кстати, Виктор сейчас распевался – с голосом у него все отлично, простуда полностью прошла и спеть он сможет столько, сколько надо.
– Вот и отлично. Ладно, уже без пятнадцати, пора начинать. Эй, господа аарны и сочувствующие! – шутливо позвал он. – Все, кто в костюмах – за сцену, нечего показываться раньше времени. Кто у нас начинает?
– Я, кажется, – отозвался полноватый миловидный брюнет, Виктор Галль.
– Ты тоже иди за сцену и будь готов. Как только я тебя представлю – выходи, дальше сам знаешь.
– Стас, не истери, – Алик Гонорин, чьей задачей на сегодня было чтение стихов, подошел к Ветровскому и хлопнул его по плечу с такой силой, что юноша пошатнулся. – Мы все помним. Мы все двадцать раз отрепетировали. Все пройдет гладко, слышишь? Мы тебя не подведем, правда, ребята?
Нестройный хор голосов прозвучал для Стаса небесной музыкой. Эти ребята, они и правда были с ним. Несмотря ни на что – он был не одинок.
– Извините, я…
– Мы понимаем. Поэтому мы все сейчас идем за сцену, ты выдаешь Алисе билеты и сдачу – на всякий случай, а потом мы вместе ждем оставшиеся десять минут и начинаем. Все?
– Все, – благодарно улыбнулся Ветровский, беря себя в руки.
Народу было много. Больше, чем рассчитывал Стас, хотя дополнительных стульев, конечно же, не потребовалось. Ровно в семь часов дисциплинированный Женька Алфеев приглушил в зале свет, включил два прожектора, направленных на сцену, и Ветровский, чувствуя себя Сизифом, толкающим камень в гору, поднялся на сцену, сжимая в вспотевших от волнения ладонях микрофон.
– Добрый вечер, дорогие друзья! Одногруппники, сокурсники, соученики по факультету и собратья по институту! – начал он, чувствуя, как отрепетированные слова ершистыми камешками застревают в глотке. – Мы, инициативная группа "Серебряный Ветер", рады приветствовать вас на нашем замечательном концерте. Сегодняшний вечер особенно важен для нас, так как это первый наш подобный проект. Вы спросите, в чем его суть? Отвечу, начав немного издалека. Каждый из вас заплатил символические пятнадцать евро на входе, и вы наверняка хотели бы знать, куда пойдут эти деньги. Я не хочу рассказывать, я покажу, – Стас сделал пару шагов в сторону, подавая знак Алфееву.
Свет погас полностью, а на сцене слабо засветился старенький голографический проектор, который Алик где-то арендовал за довольно приемлемую сумму. Несколько секунд неразборчивого мерцания – и глазам зрителей предстало объемное изображение комнаты. Обыкновенной узкой комнаты, с зарешеченным окном, одно из стекол в котором пересекала широкая трещина. Вдоль стен стояли продавленные, древние кровати с металлическими сетками. На двух не хватало матрасов, а подушек, одеял, и белья не было вовсе.
– Это че за бомжатня? – недовольно крикнул кто-то из зала.
– Это не бомжатня, – ответил Стас. – Это обыкновенная жилая комната в одном из детских домов Петербурга.
Проектор тихонько зажужжал, изображение сменилось. Теперь голография показывала ужасно худую, грязную, наголо бритую девочку, одетую в не менее грязные тряпки.
– А это – одна из воспитанниц того детдома.
По залу прокатился шепот, кто-то из девушек довольно громко проговорил: "бедняжка!".